Журналисты на пожарах (Пожарные враки)

На тушения пожаров часто приезжают журналисты.

Порой это прекрасные профессионалы, работать с которыми - одно удовольствие. Они трудятся наравне с пожарными - просто у каждого своя работа, у одних тушить, у других фотографировать и описывать. Эти журналисты одеваются на пожар так, как им посоветовали заранее, или заранее оговаривают возможность одолжить на месте одежду, обувь и средства защиты. Они не лезут на тушении куда попало и тем самым не подвергают опасности себя и других людей, они все время остаются в зоне видимости и не исчезают без предупреждения. Они уточняют все, что не поняли, а порой просто присылают материал с просьбой поправить ошибки, нимало не сомневаясь, что могут их допустить. Эти люди вызывают у меня глубочайшее уважение.

Иногда приезжают очень гордые и уверенные в себе люди, уверенные, что они все знают гораздо лучше нас. Которые, не сговариваясь, приезжают на пожар в белых шортах и в белых кроссовках - как же еще одеваться за город? Они гордо шагают прямо в торфяные прогары - чего бояться-то? Они о чем не спрашивают, они пишут тексты, где нас упорно называют "пожарниками" и "героями-огнеборцами", где нам приписывают самые фантастические вещи. Они ленятся спросить, как что называется, они не пользуются диктофоном и ничего не записывают от руки - зачем?

И в нынешнем году, специально для очередного занятия "Гринпис" по тактике тушения пожаров, я сочинила новогодний текст "Пожарные враки", куда вставила множество ошибок - в том числе и цитат из вполне реально существовших статей. Да-да, про краники на стволах - это тоже цитата (прочтете - удивитесь).  Текст предназначен для обучения новичков - он специально написан со всеми возможными ляпами, которые надо отыскивать, также в нем использована куча штампов, кочующих из статьи в статью.

Пожарные враки

   1

- Ляпсус, вы лжете, - кричал редактор Персицкий, потрясая пачкой листков. – То, что Вы тут настрочили – полная чушь. Вы вообще поняли, что происходило на  пожаре?

- Ну… понял, - краснея, говорил Ляпсус.

- И что, действительно рукава соединялись «попугайками»? Идите позовите нашего редакционного пожарного из восьмой комнаты и поинтересуйтесь, как именно он использует для тушения попугаев. А это что – «Некрасивое лицо добровольца озаряется вспышками пламени. Но надежный полиэтиленовый щиток спасает огнеборца от ожогов».

Ляпсус, а Вы действительно думаете,  что пожарные пользуются «брандерсбойтами»?  

- Ну может, брансбойтами, какая разница? Я кредит взял, - мрачнел Ляпсус, - мне его отдавать надо.

- Ляпсус, если наша редакция напечатает Ваш опус, Вы можете не беспокоиться о своем кредите. Потому что нас всех признают недееспособными. И в первую очередь меня. Ступайте вон и перепишите!

Персицкий в юности состоял в заводской пожарной дружине и поэтому сразу нашел в очерке Ляпсуса множество ошибок. Попробуйте их найти и Вы.

Геннадий Ляпсус

                            Охотники за привидениями

Наш «Газик», битком набитый пожарными шлангами и брандерсбойтами,  с ревом мчится в ночи по бескрайним астраханским просторам. Высоченные заросли камыша колышутся, как живые, ветер завывает все сильнее.  Мы едем навстречу смертельно опасному явлению – степному пожару.  Рядом со мной сидят простые парни и девчонки, настоящие герои нашего времени, которых не устраивает прожигание жизни на дискотеках. Это люди разных профессий, но их  объединяет хобби – бороться с огнем. Руководитель группы травит байки про какое-то древнее племя, живущее в торфе, и все хохочут так искренне, словно едут не рисковать жизнью, а отдыхать.  Эти люди не бегут от огня,  они его ищут, скитаясь в своей машине по полям, словно охотники за привидениями.

 Я пытаюсь расспросить их о том, каково это - пожар. Добровольные пожарники только смеются в ответ и говорят, что сейчас я сам все пойму и увижу своими глазами. Слова «подвиг», «огнеборец», «скромный герой нашего времени» почему-то вызывает у них только бурный и продолжительный смех. И только сидящий за рулем доброволец Треухов, которого участники экспедиции называют странным и поэтичным прозвищем «Эртэпэ» смущенно молчит.

И вот наконец на горизонте появляется пылающая точка. Мы мчимся к ней навстречу, раздвигая высоченные заросли камыша. Тростник только по биологической классификации трава, он выглядит как целый лес, стебли поднимаются намного  выше машины. Навстречу нам из таящегося в ночи пламени убегает прочь вся степная живность – лисы, волки, кони, куропатки, шакалы. И только мы стремимся навстречу огненному аду.  Наконец машина останавливается на мертвой, выжженной земле. Добровольцы выгружают свои шланги, брандерсбойты, мотопомпы, и, почему-то - ярко-синие замшевые перчатки до локтей.  Красивая девушка дает мне рацию, просит переодеться в пожарника (зачем это пижонство - на мне белые любимые белые кроссовки и белые шорты, мне и так вполне удобно) выдает шлем и щиток и  с тревогой в голосе говорит: «Главное – ничего руками не трогай, близко не подходи и не теряйся». Мне радостно почему-то думать о том, что эта красавица заботится обо мне.

Треухов лично осматривает горящую кромку.  Некрасивое лицо добровольца озаряется вспышками пламени. Но надежный полиэтиленовый щиток спасает огнеборца от ожогов. О счастье, здесь есть вода! Треухов распоряжается поставить мотопомпу у небольшого прудика, чтобы отбить тыловой фронт кромки. Все термины, как на войне: фронт,  боец, - ведь  огонь не знает пощады. Девушки, хрупкие красавицы, быстро соединяют шланги специальными металлическими деталями – «попугайками» и становятся у огня. Они держат длинные и тонкие двадцать пятые шланги, увенчанные металлическими клювами брандерсбойтов­­.   Одни добровольцы носятся вдоль кромки с жужжащими портативными мотопомпами на спинах. На мотопомпах установлены пластиковые емкости, похожие на аквариумы. Из них дуют потоками воды и воздуха, сбивая пламя. За мотопомпщиками бегают девушки с брезентовыми ранцами на спинах, - РЛО, они прыскают специальным шампунем на остатки огня. Клубки пламени взвиваются как минимум на высоту двадцатиэтажного дома, от них идет страшный жар, но герои, озаренные алым светом ада,  ничего не боятся. Они переговариваются по рации и деловито докладывают Треухову, как идет работа.  Нахмуренные лица огнеборцев полны решимости бороться с непокорным пламенем и с ветром.

Видимо, ситуация серьезная, но на всех оборудования не хватает. Я замечаю, как те добровольцы,  которым не досталось мотопомп и брандерсбойтов, входят в раж. Они, словно берксерки, грызущие перед боем свои щиты, хватают что попало - обычные мокрые половые тряпки, которыми, видимо, в свободное время моют машину,  какие-то старые джинсы  - и изо всех сил лупят по огню.  Я начинаю понимать – все кончено, из этого ада нам не выбраться. Время кажется бесконечным, я мысленно прощаюсь с жизнью.

Но что самое удивительное  - герои побеждают. Огненные столпы на фронте тыловой кромки становятся ниже и ниже, потом превращаются в красивые россыпи искр и вовсе исчезают. Сразу же становится темно и холодно, все зажигают фонари. «Мы только что были на грани гибели» - говорю я. Почему-то все надо мной смеются, а Треухов заявляет, что пожар был маленький и «почти что учебный», да и «вода тут рядом, ничего страшного». Я понимаю, что у этих мужественных огнеборцев страх практически атрофировался. И что нам, обычным людям, бояться нечего. По крайней мере – до тех пор, пока наш покой оберегают простые парни и девчонки со стальными нервами и безотказными крантиками на стволах.

                                               2

       - Ляпсус, я когда-нибудь умру от вас! – стонал редактор Персицкий. – Где Вы нашли вашего героя-пожарного? При каких обстоятельствах он вам это наговорил?

- Мы познакомились в чебуречной «Кавказ», - бестрепетно отвечал журналист Ляпсус. – И между прочим, мой герой очень скромный. Он долго ничего не хотел рассказывать, но я сумел найти к нему подход. И его друзья за соседним столиком тоже оказались пожарными и вспомнили много подробностей.

- Ляпсус, - багровел Персицкий, - я бы отправил вас учиться в добровольную пожарную дружину, но вы ведь такой способный, что вы им все спалите. Поэтому я поступлю по-другому. Пока вы сами не исправите все вранье в собственном репортаже, не смейте даже переступать порога редакции! Иначе я позову пожарных и заставляю вас читать все это вслух!

Попробуйте и вы отыскать все ошибки в опусе журналиста Ляпсуса. Кстати, пожарный, который так весело посмеялся нал Ляпсусом в чебуречной, описал в том числе и вполне реальные ситуации, не перепутайте!

                                                 Геннадий Ляпсус

                                                   Битва под Шатурой

Тушили однажды торфяное болото под Шатурой. Мы с Васькой, как самые опытные, соответственно, и самую тяжелую работу на себя взяли. Я ствол ТС-1 в руках держу, друг мой Васька подствольщиком встал, а молодые ребята – Сережка с воздуходувкой ходит, а Мишка с РЛО очаги заливает. Потушим немножко, я руку в очаг сую и щупаю, теплый он или нет. Если теплый – дальше работаем, если холодный – на другой очаг переходим. Не зря говорят: «Женщину, курицу и пожар надо щупать руками».

Долго работали – часов восемь подряд. Может, и девять. Устали страшно, я и говорю – ребята, а давайте чайку попьем! Поставили мы чайник в очаг, вскипятили, попили и чувствуем – вырубаемся, спать хочется, - сил нет. Решили часок отдохнуть. Отошли от кромки на безопасное расстояние, нашли полянку, попадали кто где и уснули. Просыпаемся – батюшки! Огонь-то нас со всех сторон окружил, не пройдешь. Из каждого очага – дым валит. У очагов дохлые гадюки лежат – приползли погреться, да и не заметили, как зажарились и высохли.

Мишка с Сережкой молодые еще, на гадюк глядят и смеются, - мол, мы не змеи, мы проскочим. Васька бледный как смерть. Стоит – майка на нем от пота к телу прилипла, от торфа почернела, волосы на ветру развеваются. Хоть для фото его снимай – «Битва под Шатурой», и в газету. Говорит  Васька – «Один только выход есть». А я уже понимаю, о чем он.

«Что, говорю, встречный пал будем пускать?». «А что, отвечает, - мы не птицы, огонь не перелетим, отступать нам некуда». Ну, думаю, рискнем. Прокопали мы в торфе минполосу вокруг полянки, взяли зажигательный аппарат и повели отжиг по ветру, как нас когда-то старые пожарные учили.

Не больше пятнадцати минут прошло,  и слышим мы жуткий шум – пожары встретились. Быстро встретились, торф сухой был, горел как порох. Только мы подумали, что справились, - слышим,  кто-то сверху кричит нам «Держитесь, ребята!». Прилетел пожарный вертолет, выпустил воду из брюха и бац, - сразу и отжиг залил, и сам пожар. А потом что-то стало об землю стучать, это ребята сверху нам консервы бросают, - тушенку и сгущенку, чтобы нам веселее было. Точно кидают – не промахиваются, молодцы.

Мы с Васькой чуть не пляшем от радости, ходим по болоту банки собираем,  а молодежь расстроенная стоит. «Что, говорят, значит, зря мы тут с самого утра так трудились? Прислали бы сразу вертолет, он бы все за один раз и потушил». «Эх, молодежь, - смеемся мы с Васькой, - вертолет на торфяном пожаре – всегда спасение, да прилетает он не всегда – бензин уж больно дорогой. А главное, что мы живы остались. Ну кроме гадюк болотных, а их не жалко. Чего с нее взять, с гадюки. Тварь - она тварь и есть».

                                            3

- Так значит, вы снова решили писать о природных пожарах? - вежливо спрашивал редактор Персицкий.

- Да, я решил воспеть героических девушек-огнеборцев, - отвечал ничего не подозревающий Ляпсус. Он плохо знал Персицкого и не понимал, отчего у начальника раздуваются ноздри. Секретарша Аллочка, пропустившая  Ляпсуса в начальственный кабинет, напротив, знала цену этой вежливости и потому в испуге пряталась в предбаннике. Таким, как сегодня, она видела Персицкого всего один раз в жизни – когда первую полосу едва не напечатали вверх ногами.

- А когда вы с этой девушкой ездили на пожар? Ах, давно? А написать решили только сейчас? Удивительно.  И что же, Ваша Олечка существует?  Ей можно позвонить?

- Ну, я потерял ее телефон, и вообще скоро восьмое марта, - терялся Ляпсус, -  я, так сказать, хотел создать обобщенный образ… Художественный прием…

- Ах, обобщенный? Так вот что я вам скажу. Если бы это тушение происходило в реальности, руководителя следовало бы немедленно отдать под суд. А вы все врете! Вы выдумали эту вашу Олечку, потому что вам нужны деньги. А деньги вам нужны, чтобы отдать официанту в ресторане Литфонда долг в три рубля. О чем мне вчера этот официант и сообщил, когда я зашел вечером в ресторан со своей супругой. А вы, вместо того, чтобы честно разобраться в проблеме и честно эти три рубля заработать, сотворили безграмотную писанину! Вон!

К изумлению секретарши Аллочки, дверь внезапно распахнулась, оттуда вылетел спиной вперед Ляпсус, за ним – пачка листков.

- Никогда! – слышите, - никогда больше не пускайте в редакцию этого человека! - донеслось из кабинета Персицкого. 

Когда Ляпсус сбежал вниз по лестнице с криками «Обобщенный! Это допустимо!  Я хотел как лучше!» Аллочка собрала разбросанные по ковру листки, отнесла шефу чая с лимоном и с любопытством уселась за чтение.

Почитайте статью и вы. Какие ошибки допустил в статье журналист Ляпсус? Почему Персицкий сразу понял, что ни с какой Олечкой Ляпсус не общался?

                                          Геннадий Персицкий

                                          « В горящую избу войдет»

Нежные, мягкие ладони с длинными, крашеными ярко-розовым лаком ногтями ласково обнимают пожарный рукав. Узкие ступни, перехваченные ремнями босоножек, топчутся в грязном, вонючем торфе, в то время, как вокруг валятся столетние деревья и пылают тростники. Я смотрю на Олечку – такую хрупкую, такую женственную, в трогательной маечке без рукавов, с нарисованной на груди маленькой собачкой…  Ее хочется обнять и пожалеть. Что эта красавица делает в огне, зачем она здесь?

- Олечка, - говорю я, - неужели Вас не любят мужчины? Отчего Вас тянет к огню, словно бабочку?

- Ну, - застенчиво отвечает девушка, поправляя длинные распущенные волосы, - мне хочется думать не только о себе, но и о том, что мы оставим после себя. О том мире, где будут жить наши дети и внуки. Вы знакомы с теорий ноосферы Вернадского?

Олечка работает на пожарах наравне с мужчинами. Таскает тяжеленные шланги, скручивает их в спираль и в кольцо, валит деревья… При этом по профессии она – скромный преподаватель филологии.

- А вам самим приходилось принимать ответственные решения на пожарах? – говорю я. Небрежно бросив на землю воздуходувку и ранец, Олечка бросает взгляд в сторону работающих неподалеку мужчин и улыбается.

- Да, бывало. Я ведь часто хожу в разведку – изучать кромку пожара, - в одиночку. А на пожаре каждая секунда на счету. Особенно – на торфяном, ведь там запросто можно провалиться в многометровую огненную яму, где температура под десять тысяч градусов, - говорит Олечка.

Мне стыдно, что эта храбрая красавица умеет делать то, чего не умею я, что она вооружена пожарным рукавом длиною в двадцать пять метров, а я – всего лишь фотоаппаратом. Мы словно поменялись местами, - кто из нас сегодня слабый, а кто сильный пол, не слишком понятно. Тем временем ветер усиливается, он составляет уже тридцать метров в минуту. Задымление становится таким сильным, что Олечка вынуждена надеть медицинскую маску и опустить на лицо пластмассовый щиток – иначе ей просто нечем дышать. Она упорно месит торфяную жижу, ведь для того, чтобы потушить квадратный метр торфа, нужна целая тонна воды. 

Наконец Олечка откладывает в сторону и ведет меня на «экскурсию» по пожару. Она показывает мне оборудование добровольцев – здесь не только мотопомпы, но и электрические лопаты, рукавные мостики, пожарные емкости ЁПС, а также разветвители марки «Горыныч». Она рассказывает, что пришла в огнеборчество в страшном 2010 году, когда в Москве было нечем дышать, а МЧС все скрывало. «Филология – это очень интересно, но все свободное время я теперь провожу на пожарах, - говорила мне Олечка, отбрасывая на лоб непокорную длинную прядь.

…Я возвращался в редакцию и вспоминал песню Высоцкого «Скалолазка». «Сколько раз меня из трещины вытаскивая, ты ругала меня, скалолазка меня». И перед глазами у меня стоял дивный образ девушки, которая, стоя в огне с мотопомпой «Спрут» в руке, махала мне вслед. Такая и впрямь – и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет. Слава вам, русские женщины!».

Выйдя из кабинета, Персицкий с изумлением увидел вытирающую слезы секретаршу Аллочку.

- Владимир Петрович, за что вы Ляпсуса обидели? – воскликнула Аллочка, размазывая тушь по лицу. -  Такая хорошая статья, и все про нас, про русских женщин…

-